© Iryna Kleimenova
- Молчать! Все то самое!
А мы слушаем. Мы слышим, как кто-то кричит из-под склонов. Быть живым значит ! Под руинами живой, и муравей оживает. До этого вытаскивали мертвых, и все стали еще сильнее выгребать остатки здания. Кто-то напуган, кто-то сердится, а кто-то проклоняется. Кто-то пришел посмотреть, как близко выглядит русская ненависть. И кто-то принес воду. Пострадавший рабочий, которого только что вытащили, не может говорить, но помогает.
- Спокойной ночи! Приведите медведя!
Ношу две пары, пожарный их ловит и исчезает в неудаче. Продолжайте! Делаем ремонт перчаток и формируем подъезд. Издалека слышно, как приближается скорая. Рядом со мной американка в пикселе, которая никого кроме меня не понимает и спрашивает, что там происходит. Под сундуком камня лежат ее мальчики, они не имеют связи. Она держится, но уставшие глаза показывают панику и боль. Боль, потому что она приехала сюда, медики из скорой помощи, спасают жизни на передовой. И стоит посреди разрушенной пиццерии vent - беспомощно. Чтобы развеять ужас и ожидания, спрашиваю про подразделение и его мальчишек. Рассказывает и спрашивает откуда я. Я тоже немного делюсь чем могу и держу ее за руку. Это больно.
- Коридор! Выношу это!
Медики оживают. Несмотря на очередной час расчистки мусора, мальчики и девочки были здесь с самого начала. Все готовы спасти всех. А спасать некого, тело девушки, у которой не было шансов выжить, передают по коридору. Тем не менее, бремя с погибшим гражданским движется к машине. Муравей, созданный из случайных людей, убежавших под звук Искандера, самоорганизованно и эффективно работает.
- У кого есть ткань или что-то такое? Бегаю к сутенёру. Стоит, молодой фельдшер, возле тела. Ее вытащил один из первых, она смотрит на голубое небо пустыми мертвыми глазами. Рядом есть журналисты, которых словами от самих себя не оторвать, хотя очевидно видели эти зверства в других городах. Потому что больно, больно неописуемо. Вытаскиваю из медрюкзака ізоковдру, бигло осматриваю травмы и пытаюсь закрыть глаза. Но девушка упрямо смотрит в небо. Небо, с которого улетела ее смерть.
- Вот где мои мальчики! Это мои мальчики!
Скорая стоит рядом и рассказывает, как вытащили первых раненых. Слушаю внимательно, вспоминаю как вылетела из дома и добралась до звука прилета. Она была близка, я был намного дальше, но мы оба немного поработали. За спиной мой напарник, на которого я до сих пор злюсь, и я уверен, что он ничего не сможет сделать с травмированной рукой. Но по молчаливой просьбе ребят бежит «выключать» батареи пострадавших от попадания машин. Потому что их будильники мешают людям слушать из-под завалов. Я вижу, как быстро они открывают капот и снимают наклейки. Спорить не буду, вижу, он держит руку. Парни поворачиваются только за очередным "молчанием" и заткнулись. Мы слушаем.
- Что у тебя в рюкзаке?
Обидно признавать, что я больше не врач, поэтому у меня минимальный набор марш без капельницы. Но радуются, потому что у них мало бинтов, а мои согласятся. Согласятся, когда поймают очередного раненого. И все же все бегают и тянут за мои перчатки. У меня их много, уже два десятка раздал.
- Вы врач? Уровень мастерства?
Я не могу добавить кислород и делать трахеотомию. Но это не обязательно. Парамедик говорит, что будет ассистировать, потому что его напарник "там". Согласен и мы немного работаем вместе.
- Кислород! Кислород!
У нас Амба, кричите в ответ и передайте дальше. Пригодилось 🙂 потребность в кислороде наполовину хороша. Это жизнь.
Уехали до конца работы, потому что устали и поняли, что врачей еще достаточно. А ребята из нашего подразделения остались наскребать. Но сразу не смогли уснуть. Один раз боевой медик - всегда боевой медик. А русня не люди.
Фото Алексей Геращенко
